Высший Рыцарь Света, герой трех войн, хранитель высшего круга, Дрейк'О Каен был бессилен. Он не мог спасти Империю. Вот уже пять недель, как войска ада вторглись в идеальный мир. Единственное, что он мог - это охранять свою родную деревню. В первые дни вторжения в гарнизоне деревни было около сотни бойцов. Спустя десять дней осталось лишь пятьдесят человек.
В тот злополучный день, когда все случилось, Дрейк отдыхал. Он не спал три дня подряд, отбивая атаки монстров. К счастью, монстры, нападавшие на деревню, были неорганизованны и слабы и пять человек пока-что справлялись. Но долго ли так будет продолжаться? Дрейка это не волновало. Сейчас его ничто не волновало. Он отдыхал...
- Славно ты сегодня потрудился, Рыцарь Света, - услышал он сквозь сон знакомый, когда-то веселый, а теперь с нотками грусти, голос. Это была Ниира, его невеста.
- Ниира? Что ты здесь делаешь?! Я же велел тебе укрыться в горах! Ты же знаешь, здесь небезопасно.
- Извини, Дри, но я не могла уйти без тебя. Мне так страшно одной...
- Одной? Я послал с тобой двух моих лучших людей! Дранк! Колвур!
- Не вини их, пожалуйста! Я уговорила их вернуться. Ты же знаешь, они не могут мне отказать.
- Как ты не понимаешь. Я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится, - взгляд его невольно смягчился.
- Дри, я не оставлю тебя здесь одного. Только не сейчас.
- Ниира, любимая...
Вдруг его прервал нарастающий снаружи шум. В дом влетел один из слуг:
- Господин! Они снова идут!
Дрейк преобразился. В его облике пропала всякая мягкость, голос обрел металлическую твердость:
- Мои секиры!
Схватив свое смертоносное оружие, он выскочил наружу. Взору его открылось страшное зрелище: отряд быков хаоса методично убивал жителей деревни. Все его собратья по оружию лежали бездыханные. Дрейк впал в ярость. Он кинулся в самую гущу врагов и принялся рубить, крошить. Он потерял счет времени, упиваясь этой яростью.
Из боевого транса его вывел истошный крик:
- ДРИИИИИ!!!!!
Похолодев от ужаса, он увидел, что самый крупный бык, видимо, главарь, медленно надвигается на Нииру. С натугой втолкнув себя в ставший неподатливым воздух, он в доли секунды преодолел расстояние в несколько десятков метров и встал между своей невестой и отвратительным порождением хаоса. "Наконец, достойный противник..." лишь успел подумать Дрейк и кинулся на Огнер'Лууса, генерала армии ада, чемпиона быков хаоса...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Глава X. В женском монастыре.

В то время помолвлен я был. Молодой – лет семнадцать. Невеста – красавица, умница, года два с ней жили в одном доме, то есть ни в одном, конечно, а в соседних, но казалось что в одном. Вечер наступает - из окон высунемся, и давай спокойных снов желать, половина ночи прошла, а мы всё желаем, уснуть не можем, уже всех богов попомнили, всех героев помянули, и чудовищ мифических, и мифов друг другу наговорили, а всё не спится. Спали ночь через две. Утро придёт – на заработок, а работали в одном доме, она на кухне, а я по посылкам. В ратушу сбегать или газон подровнять, всё делал. Только в саду закончу, и к ней в кухоньку, с цветочком.
Потом оправдывался, мол, мешался цветочек, в композицию не вписывался, над остальными возвышался. А в кухню побежал – надо же проверить поспеет ли барашек к обеду. Да и она за меня: не серчайте на него государь, нужно было чан тяжёлый передвинуть, куда же нам слабым кухаркам.
Все рабы, все рабочие и слуги знали о наших встречах, а хозяева – может и знали, но пока мы с работой справлялись, то закрывали глаза.
И так два года мы уже встречались, а любовь не прошла, о свадьбе задумались. Пора и с родителями невесты знакомиться. Отпросились с работы, нашли себе работников на замену, чтобы хозяин не страдал, да и нас плетьми не отстегал за своевольный уход. Первой поехала моя звёздочка – к каравану прибилась, безопасно доедет. А мне пришлось задержаться. Следующего каравана ждать не стал, а сел на коня, да и помчался в нужном направлении, хотя и дороги не знал.
Отец её работал на рудниках – большим человеком, даже не на самих рудниках, а в городке близ шахт. Счетоводом работал, складывать учён, вычитать, и даже делить! В общем важный, дорогой работник. А я кто? Разнорабочий и только. Да зато не транжира – поднакопил деньжат, и, что самое главное, выбил разрешение местных властей на постройку собственного дома. Почему и задержался. А построить – это уже дело не хитрое, план нарисован, мужиков соберу, топор в руках держать обучен. В грязь лицом не ударю.
Ехать было не близко, устанет лошадка – слезу, пешком иду. И в поле под дубом ночевал, и в сенях крестьянских. Люди добрые, пускали, да и я чужих дочек не трогал.
Ехал правильно, дорогу у встречных расспрашивал, последняя ночь – вижу, монастырь стоит, стенами не высокими, да каменными окружён. Постучался в двери:
- Пустите, божьи люди, путника бедного, одну ночь переночевать.
Открыла старая настоятельница, расспросила, что да как. Утаивать я ничего не стал, и вскоре был внутри. Накануне дождик был, поэтому капюшон я откинул, плечи в расписной тунике расправил, рассматриваю всё. Лошадку сразу на конюшню отправили, а меня в общинный дом повели. Матушка советует:
- Ты как спать ложиться будешь, так комод к двери придвинь. Мы на ночь собак погулять выпускаем, кто их знает, ещё в дом проберутся, не загрызут, но покусают основательно, неделю в седло сесть не сможешь.
Мимо девушка прошла, молоденькая такая, недавно, наверное, в монастыре, и подмигнула, жест какой-то показала. Может, знаю я её? Может в городе виделись? Но пока я сообразил, она уже прошла, окликать было не с руки. В дом вошли – смех стоит, гогот, свет в некоторых комнатах горит.
- А ну всем ко сну отходить, давно уже Солнце закатилось, - прикрикнула настоятельница.
Дверь в одну комнату была открыта, я заглянул не вольно и ужаснулся – монастырь то женский!
Зайду в комнату – обязательно дверь комодом подопру, и ещё и кровать приставлю. Дошли до комнаты – ничего особенного, комод старый, но не пыльный, кровать деревянная, матрас молью побитый, да молитвенник в стене. Замков на дверях, конечно же не было – защищаться тут не от кого. Оставила свечку настоятельница, и ушла, а я первым делом комод двигать – поднатужился, плечом упёрся, ногой в стену, а он ни на пядь. Гвоздями прибит что ли? Давай кровать двигать, а она ещё тяжелее, только скрипит, никак три гладиатора мебель вносили. Выглянул в дверь и встретился взглядами с одной монахиней, ой чувствую, не правильно она меня поняла. А мне же завтра на свадьбе гулять, и ночь будет брачной, а если я тут погуляю, можно и совсем не являться.
В окно выглянул – далековато до земли, хоть и второй этаж. Зато собак не видно, настоятельница это в переносном смысле говорила. Ещё раз огляделся – нечем дверь придвинуть, выдвинул полку комода, а совсем вытащить не могу, запор какой-то хитрый не даёт. Да и поздно уже, слышу свист, такой лёгкий, призывный, оглянулся, а косяк двери уже чья-то нога обнимает. Женская, голая, ряса только приподнята, но где это видано, чтобы рясу монахини на голое тело одевали. Тут уже никакие обеты не помогут, монахини, они же не все богу отдались, некоторые и человеку не прочь.
А у меня невеста в одном дне пути, и отец её, на расправу скорый. Повесит на первом же дубе, и ничего ему за это не будет, он ведь счётовод, а их уважают повсеместно, и льготы дают, а иногда и преступления прощают.
Попытался, было заговорить, невеста мол. Ноль эффекта, если уж кошка до пирога добралась, её никаким веником не спугнёшь. А она уже наполовину зашла, а лицо молодое, красивое, и как такая в монахини попала? И ряса, видно, что ни на чём держится.
- Стойте, - шепотом, но жёстко сказал я, пряча лицо. – Я из древнего, знатного рода, можно даже сказать королевских кровей. Если узнают о прилюбодействиях, не миновать позора, а уж ваша голова с плахи полетит. Затени глаза вот этой повязкой.
И протягиваю ей чёрную тряпицу, всё ещё закрывая лицо. Приняла она повязку, так нежно по руке погладила, как меня только моя звёздочка гладила, но ей то можно.
- А теперь танцуй, медленно и страстно, пока я готовиться буду, - сказал я, когда она затянула повязку на глазах.
Смотреть на танец, переходящий в стриптиз, я не стал. В дверь прошмыгнуть не мог – комната была слишком узкой, да и девушка размахивала руками так, будто поймать хотела. А уж если поймает, вцепиться как охотничья в медведя, только ломом расцеплять. Вскочил на окно, да вылез на карниз. Иду, за стеночку держусь, вниз глянул – спаси меня Гермес, у стены бочки стоят, не из мягких приземление будет если упаду. Дополз до следующего окна, а гостья моя, похоже, ещё не обнаружила пропажу. Авось подумает, что это её так всевышний проверял, и может быть спать пойдёт, или молиться, хотя до следующего путника, а потом опять.
Правда, вещи в комнате остались. Ладно, перекантуюсь здесь. Но тут чувствую, комната то жилая оказалась, и руки уже чьи-то тунику поглаживают:
- Таки пришёл, красавиц, заждалась тебя. Никто нам не помешает, дверь то брёвнышком подпёрта, вся ночь наша.
Вцепилась она в меня, объятия как у той охотничьей, делать нечего – подхватил на руки и давай кружить, у кого голова раньше закружиться. Вот, честное слово бить её не собирался, сам закружился, ну и приложил легонько головкой о брёвнышко, что дверь держало. Брёвнышко грохнулось, девушка меня выпустила, за голову схватилась, я в извинениях рассыпаюсь, на кровать её уложил, а она лишь говорит:
- Хочешь, чтобы нас услышали? Притвори дверь, а то весь монастырь сбежится. Или тебе одной мало? – уже кокетливо спросила она.
Я хотел было в дверь, и бежать, куда угодно бежать, но тут она меня остановила:
- Слышишь? Каблуки? Только мать-настоятельница так ходит. Скорей, на карниз, когда она уйдёт, я тебя позову, - схватила бревнышко, и за кровать спрятала, а сама под одеяло.
Когда дверь скрипнула, я уже болтался за окном. Но голос донёсся не старческий, а даже знакомый – это была та первая, что ко мне зашла. И кого вы думаете, они обсуждали?
Конца разговора я дожидаться не стал. Лезть дальше было опасно – следующая комната тоже наверняка занята. Я опустился сперва на колено, потом зацепился руками, и вот уже вишу над окнами первого этажа.
- Где он? – донеслось над головами. Похоже, они выглянули в окно и в темноте не заметили мои руки, зацепившиеся за карниз. – Наверное, пошёл в следующую комнату, вот ненасытный.
Слышно было, как они выбежали из комнаты. А снизу меня уже кто-то дергал. Из такой позы лететь было не далеко, и я отпустил руки, довольно удачно приземлился, почти бесшумно. А из окна на меня смотрело очередное девичье лицо. Где они таких симпатичных монахинь берут? Этой я уже ничего не стал объяснять, просто вскочил и побежал к конюшне. Плевать мне уже было на вещи и на сон, лишь бы вскочить в седло, и прочь из этого…
Это не монастырь, это бордель какой-то. Добежал до конюшни, а на воротах замок в два кулака, мне бы такой на дверь повесить, и то через окно заберутся. А девчата поняли, что меня нет на втором этаже – выбежали на улицу. Их уже было четверо. Я за конюшню, и на крышу полез, слышно было, как одна командует:
- Двое сзади обойдите, чтобы он не сбежал.
Ну, прямо травля дикого зверя. Забрался на крышу, лежу, успокаиваюсь. Крыша покатая, но всё равно держаться можно, можно даже поспать часок другой, до рассвета. А распутницы, именно распутницы, внизу суетятся, ищут меня, сено проверяют, бочки. И тут высунулась ещё одна ночная бабочка из окна второго этажа, и кричит. Не громко, но так чтобы подруги слышали, и я её услышал. Рассекретили меня, значит.
А они уже и лестницу приставили, за мной лезут, пополз наверх. Вниз не спрыгнешь – девчата бегают, человек шесть уже. Одна из окна за мной следит, живым точно не отпустят, по крайней мере, здоровым. Повезло, что крыша была выше стены, перепрыгнул на стену - бегу вдоль. А они уже лестницу переставляют, одну сестру на крыше забыли. Прыгнуть через забор, на волю – да как же я таким оборванцем, без коня и поклажи перед отцом невесты покажусь? Забежал за какой-то дом – тоже двухэтажный, но поменьше общинного.
Оказалась прачечная. Нашёл рясу, как одевать не знаю, через голову что ли. Тогда болтается как тряпка, кое-как подпоясался, складки убрал, в темноте от послушницы не отличишь. Вылез через окно, потому что в дверь уже ворвались охотницы. Спрятался среди всякого мусора, и вовремя – мимо меня пронеслась чья-то тень. Когда она скрылась за, углом я вскочил и побежал в противоположном направлении. Выскочил, но и там меня сторожили.
Голоса подделывать я не умею, поэтому издал какой-то звук вопросительный и жестом ограничился. Повезло:
- Ничего, от нас не скроется, - ничего не заподозрив, сказала девушка. – В прошлый раз охотник заходил, и тоже поймали, до утра веселились.
Я махнул головой, и сделал вид, что тоже ищу, бочки проверил, и незаметно за общинный дом зашёл. Стою, а душа в пятках трепещет. Слышу:
- В прачечной нет, надо общинный дом снова проверить.
Опять травят. Заглянул в окно, свет лунный как раз на кровать светит, в пустую кровать. Лягу, думаю, спящим притворюсь. Открыл окно, запрыгнул, но комната оказалась не пустой:
- Я не такая, - только теперь я увидел силуэт, стоящий на коленях, перед молельней.
Не думая я упал на колени рядом, сложил руки в молитве:
- Не выдавай, умоляю, спаси, защити и укрой.
По коридору послышались шаги, в окно заглянули:
- В такую ночь и молишься, а, Лира? Лучше пойдём с нами. А кто это у тебя?
- Это немая Серия. И ты же знаешь, мы не пойдём, а тебе нужно больше молиться.
- Уж не волнуйся, я помолюсь, завтра. А сегодня я намеренна жить и веселиться.
Ещё несколько раз дверь открывалась, но девушка каждый раз спасала меня. Никогда ещё я не молился так искренно. Вскоре всё стихло. Я чуть не расцеловал её, но одумался: монахиня всё-таки, истинная жрица. Хотя молодая ещё, а вдруг воспылает. Обошёлся словами. Всё было тихо, и снова послышались каблуки. Говорили, что так ходит только настоятельница, но и у моей первой гостьи, которой я глаза завязал, тоже была такая походка. Я снова взмолился. Дверь отварилась, не говоря ни слова, женщина подошла и сняла с меня капюшон:
- Так вот он значит где, - сказала мать-настоятельница, - самых целомудренных соблазняет.
Тут уж я рассыпался в извинениях, разубеждал, как мог. Всей правды говорить не стал, сказал, что одна из паствы возжелала меня, и я от неё одной скрывался. Сегодняшние охотницы проснуться, и снова будут целомудренными, непорочными жрицами. Как-то нам удалось уговорить настоятельницу, хотя моя спасительница не очень-то усердствовала, она была более многословна, когда мою честь защищала.
- Ладно, Переночуешь у меня, но если и там к тебе будут приставать – прокляну бессилием, - пообещала настоятельница.
- Не стоит, матушка. За окном светает уже, лучше откройте конюшенку, да и пойду я уже.
Собрался я, чуть робу снять не забыл, приехал, а меня бы встретили:
- Неужто пока ехал, успел в монахи постричься? – так бы и сказали, а когда узнали что ряса женская…
А когда выезжал, встретился с девушкой, которая рясу на голое тело одевала – личико детское, невинное, под рясой шесть юбок, ручки на груди крестом, взгляд от земли оторвать не смеет. Ни одной волосинки из-под косынки не пробивается. Монашка.